{phocagallery view=category|categoryid=69|imageid=3436|float=left}
Вся Пашкина библиотека легко умещается на небольшой настенной полочке, изготовленной им собственноручно давным-давно, еще школьником. Неровным строем, вовсе не по ранжиру, на фанерной дощечке угнездились, пылясь и ветшая: фолиант популярной энциклопедии «Природа Белоруссии», несколько потрепанных томиков альманаха «Рыболов-спортсмен», сборник ранних рассказов Чехова…
Сюда же затесался справочник по ремонту автомобиля «Запорожец». Ну и еще несколько книжек, абсолютно разрозненных как по содержанию, так и по степени сохранности.
Чувствуется, что безалаберный хозяин коллекции – книголюб так себе: не слишком ценит свое собрание, не заботится о концепции его процветания.
Но имеется у Пашки одна небольшая книжица, пользующаяся его особым вниманием: стихи местного поэта, изданные в дешевой мягкой обложке, на внутренней стороне которой красной пастой манерно-размашисто с витиеватыми росчерками написано: Павлу Устиновичу – истинному мастеру приготовления ухи в знак признательности от автора.
И подпись. Тоже витиевато-неразборчивая – видимо, витиям так положено.
Вообще, Пашка стихов не любит, еще со школы, когда чуть не каждый день задавали зубрить длинные басни, занудные отрывки из поэм, отдельные стихотворения из школьной программы. Скука! Но эту, так уважительно подписанную лично ему, Павлу Устиновичу, книжку, он прочитал. Почитал внимательно, не спеша, с неподдельным интересом вникая в суть содержания. А одно стихотворение, наиболее понравившееся, даже постарался и, сам от себя того не ожидая, заучил наизусть – добровольно, без какого-либо нажима и принуждения. Особенно за живое зацепили строки:
Дымок рыбацкого костра
Развеет сердца смуту –
Любовь к земному так остра
В подобную минуту…
Как тонко подмечено! И красиво сказано, душевно…
Частенько Пашка, несколько тушуясь, декламирует это полюбившееся ему стихотворение в случайных компаниях. Многие слушатели умиляются, некоторые удивляются, а кое-кто даже аплодирует.
Пашке нравится…
А между тем небезынтересна предыстория такого подарка, неожиданно, хоть и с запозданием, пробудившего человека тягу к прекрасному.
* * *
Давно уже Пашку должно было бы звать-величать по имени-отчеству – мужику за сорок, голова плешивая – да маленькая собачонка всю жизнь щенок. Вот и Пашка – невысокий, щуплый, по-пацански живой, подвижный, глаза озорные – ну никак не дотягивал до статуса Павла Устиновича. Да он и не сожалел – было бы о чем! Главное, как работника (а числился Пашка сторожем на городской базе отдыха) его ценят, доверяя подчас довольно деликатные и ответственные поручении, не входящие в круг его непосредственных обязанностей. И ни разу он руководство не подвел, не опростоволосился.
Вот и на этот раз… Близился один из летних профессиональных праздников, намечалось отметить его торжественно, с размахом, по заранее утвержденному сценарию: чествование передовиков, концерт самодеятельности, конкурсы, спортивные соревнования, — затей хватало. Ну, и неформальное общение. Накануне мероприятия, на базе царила суета: подметали, чистили, красили… В общем, как обычно – аврал. Пашке, кадру проверенному, от завбазой поступило персональное задание: начальство по случаю профессионального праздника возжелало откушать ухи из свежей рыбы – тройной, настоящей, и чтобы обязательно на костре, с дымком, с угольком. Не подкачай, Паша! А тот и рад стараться в очередной раз продемонстрировать талант. А то! Дело привычное, чего уж там.
В воскресенье он с раннего утра засучил рукава. А ждали его великие дела.
Перво-наперво жухлой осокой и мокрым речным песком – без всяких там «Фейри», «Сорти» и прочих «пемолюксов» — до блеска была отдраена двухведерная алюминиевая кастрюля – уже традиционное вместилище предвкушаемой «тройной».
Не менее беспощадно подверглись подобной экзекуции по дюжине деревянных мисок и ложек – чем и из чего вкушать обжигающую губы жижищу имело архиважное значение и не пускалось на самотек.
Воды для ухи Павел набрал самой что ни на есть чистейшей, речной… Ну, относительно чистой… Короче: зачерпнул на чистине, стараясь чтоб без песка и ила, попрозрачней – где ее, хрустальную, сейчас найдешь?
Костер разгорелся споро, сухие березовые и ольховые поленья сослужили добрую службу – сразу дали жар. Пока вода закипала, дошла очередь до основного ингредиента: рыба-разносортица – лещ, щука, окунь, плотва, даже несколько линей и карась – была хитрым и таинственным образом поймана заранее, накануне. В мокром мешке, переложенная крупнолистой жгучей крапивой, совершенно свежая (бронзовые лини и карась еще дышали и изредка трепыхались) рыба безропотно дожидалась своей неминуемой участи.
Возвышенное романтическое перо, конечно, описало бы незамысловатую Пашкину стряпню особо красочно, как некое таинство, действо, ритуал, как необычную церемонию приготовления изысканного яства по хитроумным старинным рецептам. Или же как колдовство, доступное не каждому.
На деле все выглядело гораздо прозаичней. Без всякого камлания «кудесник» сноровисто почистил и выпотрошил рыбу, отобрав на отдельное блюдце полупрозрачные пузыри и щучьи печенки; затем удалил жабры и тщательно прополоскал тушки. Весь запас разделил на три части: крупных щук и лещей порезал на порционные куски, отделив головы и хвосты, средних по размеру линей и карася оставил целиком, а оставшуюся мелочевку – плотву, окуней, красноперок – вместе с щучьими головами и хвостами завернул в широкую, специально для этого приготовленную марлю. Вот этот марлевый узелок со всем содержимым и был незамедлительно отправлен в начинающую закипать кастрюлю минут на десять с последующим извлечением – первая порция. В воздухе вперемешку с едким дымком стал обоняем тонкий аромат будущей ухи, легко уловимый, но трудно передаваемый. А ведь, ему предстояло как минимум утроиться!
Не забыл предусмотрительный Пашка ни про картофель (положил вовремя, со второй партией рыбы, чтобы не совсем разварился), ни про соль (три столовых ложки с горкой), ни про специи, ни про цибулю с зеленью, все у него было заранее приготовлено, разложено по полочкам, отшлифовано до мелочей. И главное – душа: приготовленное с душой обречено на успех! Правда, водка… Водка, отмеренная в стограммовый граненый стаканчик, в уху на этот раз так и не попала: ее, родимую, Пашка, «усугубил» единолично, оправдав свой поступок соображением, что такая «плипорция» в общем котле погоды не сделает, а ему – за труды – самое то.
* * *
Стол для начальства сервировали по высшему разряду в тенистой уютной беседке на крутом живописном берегу реки, где хорошо продувалось от назойливых комаров. Ровно в десять, без задержки (не на работу) первыми прибыли на легковых иномарках с водителями представители администрации завода, вся головка: директор, его зам, главбух, отдел кадров, профком, начальники служб – всего человек пятнадцать. Расселись, оказалось не тесно. На красивой скатерти среди обилия разносолов Пашкино произведение даже в закопченной кастрюле выступало гвоздем программы: юшка шла «на ура» — отдуваясь и вытирая пот, шумно просили добавки, на бис. Ко многим деликатесам – сыр с плесенью, оливки с анчоусами – даже не притронулись, -приелось. Вскоре на дне кастрюли осталась одна гуща – это ли не успех!
К полудню, как и намечалось, на заводском автобусе в клубах пыли подтянулись начальники цехов, участков, мастера. Некоторые пожаловали с женами.
Очень скоро к импровизированной кухне, где, хоть и без поварского колпака и передника, но все же уверенно хозяйничал Пашка, вальяжной морской походкой подошел начальник транспортного. В нарочито сдвинутой набекрень светлой капитанской фуражке и тельняшке, приветливо улыбаясь, он вкрадчиво, как дипломат, зашел издалека:
— Здравствуй, Паша, как справляешься по камбузу?
— О! Николай Николаевич, привет! Спасибо, вашими молитвами, справляемся, помаленьку, — отшутился Пашка. Но расслабляться было рано.
-Так, так… Послушай: Наталья Сергеевна из бухгалтерии расхвалила твою уху, отменная, говорит, штука. Не угостишь? – уже без обиняков, напрямую поинтересовался «дипломат».
-Так всю прикончили, Николай Николаевич. Вот собрался посуду мыть, воду в ведре грею, — конфузливо развел руками старший по камбузу.
— Ну-у, Паша! Из резерва ставки пару-тройку мисочек на всех, по старой дружбе! Не откажи!
Вот те на! Отказывать было вовсе не в Пашкином характере, тем более такому человеку. Насчет старой дружбы завгар, конечно, загнул на холодную, но вот совсем недавно, когда надо было перевезти тещу со всем скарбом из деревни, он действительно не отказал, уважил – выделил бортовую машину на целый день. Хороший человек, отказать никак нельзя! Пашка застыл в раздумье и растерянности.
Неожиданно его взор пал на облепленный мухами и осами тугой марлевый узелок с первой порцией рыбы. Эти отжимки были ниспосланы свыше.
— Подойдите через полчасика – что-нибудь придумаем, — заговорщически доверительно прошептал воспрявший духом Пашка, не раскрывая секретов задуманного.
— Вот душа-человек! Не подведу – буду как штык!
И вот уже содержимое узелка повторно отправлено в кастрюлю с остатками прежней роскоши. Туда же ведро успевшей закипеть воды, соль, специи… Что бы еще? На блюдечке томились забытые рыбьи пузыри и щучьи печенки, изрядно заветревшиеся на солнцепеке. Эврика! На этот раз Пашка действительно колдовал: перетертая с луком в однородную кашицу, эта заправка несомненно уступала легендарной налимьей максе, но на безрыбье…
Через полчаса обильно сдобренная, мелко пошинкованной зеленью, реанимированная уха второго замеса, как ни странно, источала приятный аромат и на вкус оказалась вполне съедобной.
— Вот, Паша, спасибо! Вот уважил, так уважил! Душа-человек! – довольно приговаривал раскрасневшийся от горячего и горячительного Николай Николаевич, наливая Пашке полный стакан зубровки. – С праздником!
Пашка выпил, но только половину – всю не потянул.
* * *
В это время из открытых окон приближающегося к базе отдыха заводского автобуса донесся нестройный хор голосов под аккомпанемент разудалой гармошки, отчаянно фальшивившей запавшей на одной ноте кнопкой. Вторым рейсом к месту празднества доставили, наконец-таки, обычных работяг: слесарей, сварщиков, крановщиков…
Рабочая косточка по дороге не теряла времени даром, создавая атмосферу приподнятого настроения собственными силами.
Пашка понял: и на этот раз не отвертеться. Покорный судьбе он вылил в висевшую над непотухающим костром кастрюлю очередное ведро воды, осознавая: придется сотворить чудо, подобное библейскому.
И чудо свершилось. Для этого кощунства пригодились остатки с барского стола: в ход пошли недоеденные куски красной рыбы, анчоусы и даже сыр пармезан, который с благородной плесенью.
Два пакетика перловки, четыре сочных помидора и много перца и зелени призваны были окончательно облагородить то варево, которое язык уже не поворачивался называть ухой. То и дело усталый повар задумчиво помешивал в кастрюле, не снимая накипи. Его фантазия иссякла, он чувствовал себя опустошенным.
— Эх! Прими, душа, и эту каплю! – решительно воскликнул Пашка, обращаясь к бурлящей кастрюле, и жертвенно вылил в ее кипящее жерло недопитую им зубровку.
Это был последний штрих мастера, так сказать, вишенка на торт.
Все, готово!
Непритязательная публика к кастрюле потянулась с охотой, и на удивление скоро та вновь опустела. Обиженно дули губы и косо смотрели те, кому не хватило.
Последняя миска, неполная, досталась тому самому поэту, местной знаменитости, принимавшему посильное участие в праздничном мероприятии в качестве гостя.
— Как называется это волшебное блюдо? – отведав, интеллигентно полюбопытствовал гость, изрядно потрепанный не столько самой жизнью, сколько его к ней философским отношением: ничто не вечно, жизнь копейка, не хлебом единым.
— Уха тройная, фирменная, — скрепя сердце, переступил через себя автор кулинарного изыска, тщательно подыскивая слова. — Подается не каждому, только избранным. Рецепт запатентован и засекречен. Короче – пища богов, кушайте на здоровье! – закончил Пашка тираду, сам удивляясь своему красноречию.
— Божественно! Божественно! – причмокивая, согласился поэт и вежливо попросил кусочек хлеба, малодушно нарушив один из жизненных постулатов.
Ему дали большой ломоть – не жалко.
Когда Пашка уже домывал посуду, со стороны эстрадных подмостков грянул туш и послышались аплодисменты – передовиков награждали грамотами и ценными подарками.
Ни того, ни другого сторожу не досталось – довольствовался Пашка тощим томиком стихов, который, после столь непродолжительного, но обоюдоприятного общения ему преподнес сам автор, с дарственной надписью, такой уважительной и душевной.
Рисунок автора
