«На ласку скупы её злые глаза…»

Одно время у меня довольно долго сохранялось чучело скопы, изготовленное мною собственноручно по всем, как тогда казалось, канонам таксидермии.
Но… чего-то все же не учел, не предусмотрел: стало чучело рассыпаться в пух и прах, пришлось от него избавляться. То ли жучок кожеед завелся, то ли моль личинку отложила… А так красивая была вещь, лет десять радовала глаз изяществом формы, контрастностью оперения. Правда, глаза у чучела совсем не соответствовали  природному оригиналу, так как имитировали их стеклянные глазки от старой куклы.
Голубой взор пернатого хищника получился настолько по-детски наивным и добродушным, что вызывал невольную улыбку.

А мне было с чем сравнивать: пришлось однажды на себе испытать воздействие чар настоящих, живых глаз этой гордой птицы, взгляд которой пронизывает насквозь. Впечатление получил неизгладимое, вдохновившее на строки.
Взора хищной скопы
не туманит слеза,
И на ласку скупы
ее злые глаза.
Этой птицы житье
не святой житие,
Цепки когти ее,
клюв – кормилец семье…
Должен уточнить: скопа, превращенная в чучело, не была моим охотничьим трофеем, я в нее не стрелял. Досталась она мне случайно, а вот как – целая история.
Дюралевая лодка, едва влекомая ленивым течением, бесшумно сплавляется вдоль прихотливых извивов речного русла. Впереди, в месте впадения Навли, свежей струей ободряющей полудремные воды Остра, низкая и широкая пойма, заросшая камышом и осокой, изобилует кустами калины вдоль зыбких торфянистых берегов. То, что растут эти кусты не «… в поле у ручья», а в труднодоступном болотистом месте, позволяет калине в урожайный год не стать легкой добычей. Для этого, по крайней мере, нужна надежная лодка. Вот тут-то и пригодилась моя «дюралька»: легка на ход, послушна веслу и никакой течи. Словом – то, что надо.
Благословенны дни бабьего лета, да жаль на исходе. Еще плывут, тянутся по воздуху тонкие, едва заметные паутинки, но солнце все скупее на тепло и ласку: ярко, да не жарко. А по ночам и вовсе холодно, но не заморозки.
Не секрет, закаливание холодом делает калину наиболее вкусной и полезной. В спешке обирать до морозов даже зрелую, налитую соком ягоду – преждевременно. Да я и не собирался, а вот загодя разведать особо щедрые на дары места входило в мои планы.
Тишина… Если она не гробовая, до звона в ушах, тишина не обязательно синоним отсутствия звуков. Иногда, и даже нередко, это их тонкий гармоничный сплав в нечто целое, что становится неким фоном, успокаивающим, расслабляющим, благотворно воздействующим. Такую тишину хочется слушать. Чуткое ухо способно различить в общей гамме отдельные составляющие, выделить обособленные голоса, определить источник их возникновения. «Здесь мало услышать, здесь вслушаться надо…». Не об этом ли? Шум ветра, шелест листьев, журчание воды, плеск волны, щебет птиц, стрекотание насекомых…
Из упоительного, на грани блаженства состояния умиротворенной созерцательности меня внезапно вывел близкий выстрел, прогремевший таким жутким диссонансом на фоне устоявшейся гармонии, что все вокруг и я сам в испуге вздрогнуло и, как бы втянув голову в плечи, насторожилось в нервном ожидании чего-то еще более кощунственного и коварного. Через минуту возобладавшее любопытство заставило налечь на весла.
Вскоре за ближайшим речным поворотом обнаружился и виновник переполоха. На сухом пятачке у кромки берега в нерешительности стоял полураздетый молодой охотник, босой ногой пробуя студеную речную воду. Рядом, на высокой кочке лежала одежда, поверх нее – ружье. Заметив лодку, незнакомец явно обрадовался, оживился.
— О! На ловца и зверь бежит! А я уж было в холодную воду собрался… Не откажитесь помочь, здравствуйте… — скороговоркой, несколько заискивающе и виновато улыбаясь, произнес он приветный «спич», закончив тем, с чего приличные люди обычно начинают.
— Привет, привет! Чего изволите, сэ-эр? Я к вашим услугам.
Притабанивая, я веслами старался держать лодку на месте.
— Вот там, в камышах посмотрите, пожалуйста, я кажется подстрелил кого-то,- попросил стрелок, указывая рукой и вытянутым вперед подбородком в сторону другого берега.
— Как это кого-то? Вы меня пугаете, сударь! Вы что же, не видели в кого стреляли?- с напускной строгостью поинтересовался я.
— Ну почему же, видел. Птица какая-то, ястреб, что ли… Точно не разглядел, — повинился «снайпер» с дрожью в голосе. Его озябшее тело тряслось и покрылось крупными мурашками.
— Другое дело, а то «кого-то»…
На том берегу, зависнув на примятых стеблях осоки, истекала кровью скопа, беспомощно распластав длинные крылья. Сильные лапы с изогнутыми когтями, клюв крючком, светлый хохолок взъерошенных перьев на голове. Но главное – глаза! В них, уже наполовину угасших, было столько злобы и ненависти, призванных испепелить любого обидчика, что становилось не по себе.
Осторожно подобрав подранка, у которого уже не оставалось сил сопротивляться, я причалил лодку к сухому островку, бросил «трофей» к ногам успевшего одеться, но все еще босого хозяина.
— Ястреб, — произнес он неуверенно, подцепив обмякшую тушку мыском ноги, чтобы получше разглядеть.
— Скопа, знаток! Завидный трофей, главное – редкий. Настолько редкий, что окажись на моем месте охотнадзор… Короче, снайпер, прячь свою добычу подальше, иначе рискуешь напороться за свой выстрел по «ком-то».. Ладно, если штрафом отделаешься, а то ведь и под суд можно угодить: птичка-то краснокнижная, в наших местах редкость великая. Ее и увидеть-то за счастье, а ты… Как только рука поднялась!
— Вы шутите?!
— Если бы! Не хочу быть моралистом, но вот тебе совет: прежде, чем браться за ружье, почитай охотминимум. Откроешь для себя еще много интересного.
— Спасибо…
— Да абы на пользу.
— Нет, правда, спасибо. Я читал что-то, когда получал билет, но не помню точно. По-моему, хищных птиц надо уничтожать, от них вред… Ястребы, вороны…- оправдываясь, мямлил новоиспеченный «хантер».
— Вред от таких горе-охотников, которые, не глянув в святцы, да – в колокола. Да что ж теперь, подстрелил, забирай. Сделаешь чучело, останется узелок на память. Птица-то красивая!
Я оттолкнул лодку и, в сердцах даже не попрощавшись, продолжил свой маршрут. От благодушного настроения не осталось и следа. Лезли в голову разные мысли, воспоминания, от которых на душе становилось еще смурней, безотрадней…
* * *
Вот ведь что получилось.
Относительно недавно (многие охотники старшего поколения это хорошо помнят) скопа, которую в просторечии метко называют «рыболов», «рыбалка», действительно была вне закона. Почти  до середины шестидесятых прошлого столетия ее, наряду с другими «пернатыми  разбойниками», повсеместно уничтожали, причем безжалостно. Считалось, что вред, который они якобы наносили рыбному и охотничьему хозяйству можно предотвратить таким незамысловатым путем.
Где только не помещались изображения птиц, подлежащих отстрелу! Их характерные профили с широко распростертыми в полете крыльями можно было встретить даже в наставлениях по домоводству, не считая специализированных охотничьих изданий. И везде призывы уничтожать, отстреливать, разорять гнезда, противостоять размножению, уменьшать численность. Почти как в популярном в годы войны стихотворении «Убей немца». И убивали…
Скопа, в славянской мифологии прозванная смертоносной, сама превратилась в беззащитную жертву, невольно стала бесправным заложником жестокой кампании. Сегодня это воспринимается как бред, а тогда… Наиболее отличившиеся борцы с «вредителями» даже поощрялись: за предоставленные когтистые лапки выдавались ружейные патроны, выплачивались премии.
Когда спохватились, было уже поздно: перегнули палку. Несмотря на введенный запрет отстрела, «тормоза» не сработали, процесс долго продолжался по инерции. Годами методично формировавшееся у населения негативное отношение к «врагам и вредителям» укоренилось и теперь давало отдачу, приносило плоды.
Результат оказался плачевным. Красная книга пополнилась длинным списком тех, кого срочно понадобилось спасать, охранять и, по возможности, даже лелеять. Поселилась в этом печальном списке и скопа. Очевидно надолго, если не навсегда.
* * *
Приблизительно через час, немного успокоившись, я возвращался, неспешно продвигаясь против течения, оказавшегося не таким уж и вялым, как показалось в начале пути. Проплывая мимо места недавней встречи, внимательно пригляделся. В двух шагах от воды, на пустом берегу валялась убитая скопа с неестественно запрокинутой головой и окончательно потускневшими глазами.
За все последующие годы я не встретил такой птицы в наших краях ни разу.
В нашей стране каждый год проходит под знаком какой-нибудь птицы, избираемой союзом охраны птиц России. В 2018 году таким символом была скопа – очень редкая перелетная птица, занесенная в Красные книги России и Смоленской области. С наступлением холодов скопа, основной рацион которой составляет рыба, улетает в теплые края. Бывает, что и не возвращается. Увы, последнее время такое случается все чаще. Причины? Не хватает удобных мест гнездований, сокращаются рыбные запасы, усиливается фактор беспокойства… Думаю, учитывая все это, легко понять непатриотичное поведение пернатых «невозвращенцев» и простить. Гораздо сложнее это сделать в отношении тех, кто создает им такие невыносимые условия существования на родине, то есть, нас самих.
А стихотворение, помещенное вначале с многоточием, имеет продолжение и заканчивается так:
…И всегда и везде
она помнит о том,
Что в укромном гнезде
ждут с разинутым ртом.
Прилетит – закричат,
встрепенутся тотчас,
Нет милее для чад
добрых маминых глаз!

Архивы

© Рославльская правда 2019 - 2021. Использование материалов сайта в сети Интернет, в печатных СМИ, на радио и телевидении только с разрешения редакции. При публикации материалов, ссылка на сайт обязательна. Мнение редакции не всегда совпадает с мнением авторов публикаций. За высказывания посетителей сайта редакция ответственности не несет.